Разговаривать с силой и кружиться с союзником.

Впервые на русском и впервые в интернете, представляем интервью Карлоса Кастанеды с Гвинет Крейвенс, опубликованное в журнале «Харперс базар», в 1974 году. Статья до этого времени не публиковалась в интернет ни на русском, ни на английском языке. 

Глоссированный Карлос Кастанеда

КАРЛОС КАСТАНЕДА ВЕДЕТ свой выгоревший автобус Фольксваген по бульвару, который проходит через весь Лос-Анджелес к океану.
«У меня были проблемы с машиной», — говорит он. «Дон Хуан посоветовал мне поговорить с машиной и сделать ее продолжением себя. Я ему сказал: «Да ладно, дон Хуан, это же просто машина! Это было бы безумием». Он сказал: «Машина работает от силы и внутри силы. Это сила, с которой ты должен говорить». Так я и сделал, и теперь моя машина — машина воина. Это просто глупый «Фольксваген», как и любой другой, но если у меня кончится бензин, он будет стоять перед заправкой».
Он улыбается. «Это вопрос разговора с силой».

КАСТАНЕДА отправился в АРИЗОНУ в 1960 году, чтобы изучить использование лекарственных растений среди индейцев яки. Он собирался поступить на аспирантуру по антропологии в Калифорнийском университете и хотел прийти туда уже с научной статьей в руках. В Аризоне он познакомился с индейцем доном Хуаном Матусом, который имел репутацию знахаря. Дон Хуан в конце концов сказал, что определенные знаки показали, что Кастанеда должен стать его учеником.

Я спросил себя: «Чему может научить меня, человека науки, этот старый грязный индеец? « — говорит Кастанеда в само насмешливом тоне. Но далее он объясняет, что не хотел отказываться от предложения, которое могло привести к хорошей научной работе. Под руководством дона Хуана он экспериментировал с психотропными растениями. Дон Хуан неоднократно подчеркивал, что эти растения должны были наделить силой и средствами для вхождения в другой порядок реальности. Кастанеду также заставляли выполнять непонятные и сложные ритуалы. В то же время дон Хуан терпеливо разъяснял очень подробную систему знаний с настолько чуждыми основами, что Кастанеда едва ли мог воспринимать их всерьез. В свою очередь, дон Хуан считал презренным занятием то, что Кастанеда собирал данные для людей в университете.

Может ли этнограф летать?

Однажды, после нанесения на тело средства, изготовленного из ядовитого дурмана, Кастанеда, вероятно, поднялся в воздух и воспарил над горами и облаками. В конце концов он провалился в черноту. «Летел ли я?» — спросил он позже дона Хуана. «Летало ли мое тело, как птица?». Дон Хуан, который временами мог принимать облик ворона, ответил, что Кастанеда летал, как человек, принявший дьявольскую траву. Кастанеда продолжил, не удовлетворившись ответом:

«Давай скажем по-другому, дон Хуан. . . . Если бы я привязал себя к скале тяжелой цепью, я бы точно так же летал, потому что мое тело не было никак связано с моим  полетом».

Дон Хуан недоверчиво посмотрел на меня. «Если ты привяжешь себя к скале, — сказал он, — то, боюсь, тебе придется лететь, держа скалу за тяжелую цепь.»

Кастанеда начал входить в другой континуум реальности даже тогда, когда он не использовал психотропы. Не в силах больше воспринимать повседневную реальность как должное, он стал бояться потерять цепи, которые привязывали его к этой гипотетической скале. Поэтому он вышел из ученичества и оформил свои обширные полевые записи в магистерскую диссертацию «Учение дона Хуана: путь познания яки». Это была первая из трех его книг, ставшая подпольным бестселлером. (К его огромной досаде, Кастанеду с тех пор преследуют люди, считающие его одним из иллюминатов. Один пылкий «ученик» преследовал своего «гуру» днем и ночью, пока Кастанеде не пришлось толкнуть его через скамейку в парке. «Единственный способ справиться с психопатом — это самому стать психопатом», — сухо замечает Кастанеда. )

Кастанеда посвятил книгу дону Хуану и отвез экземпляр ему в Мексику. Индеец искренне восхитился обложкой и сказал с наигранной грустью, что ему лучше не оставлять ее, потому что «ты знаешь, на что у нас идет бумага в Мексике».

Несмотря на опасения и подозрения Кастанеды, отдельная реальность дона Хуана стала слишком отвратительной и слишком навязчивой, чтобы её игнорировать; кроме того, Кастанеда хотел подтвердить теорию, над которой работал.

Он побывал на множестве пейотных церемоний, в ходе которых участники не обменивались ни словом, ни жестом, но после все они соглашались, что Мескалито, дух пейота, явился им и преподал определенный урок. Надеясь найти объяснение этой поразительной однородности реакции, Кастанеда предположил, что скрытый лидер в группе подсказывал остальным. Их единодушие, таким образом, представляет собой «отдельную реальность». Он изложил свою теорию дону Хуану. «Ты ненормальный!» — воскликнул дон Хуан. «Почему кто-то должен беспокоиться о подсказках в такой важный момент, как митота? Неужели ты думаешь, что с Мескалито кто-нибудь когда-нибудь дурачился?». Он добавил, что согласие по поводу Мескалито и его урока возникло из-за того, что участники видят, а не просто смотрят.

Видение, по его словам, — это телесное осознание мира как он есть, а не описание его, вбиваемое в нас с рождения. «Мы учимся думать обо всем… и затем тренируем наши глаза, чтобы смотреть, думая о вещах, на которые мы смотрим… Но когда человек учится видеть, он понимает, что больше не может думать о том, на что он смотрит, а если он не может думать о том, на что он смотрит, все становится неважным». Когда человек учится видеть мир, тот предстает как мимолетный, недифференцированный поток явлений.

Чтобы подтолкнуть Кастанеду к видению, дон Хуан пригласил дона Хенаро, орла среди магов. В книге «Отдельная реальность: Дальнейшие беседы с доном Хуаном «, втором андеграундном хите Кастанеды, который продолжает продаваться в количестве 1000 экземпляров в неделю, он пишет о великолепном искусстве дона Хенаро, которое тот использовал, чтобы заставить его сбросить оковы разума. Дон Хенаро пируэтом преодолевал невозможные водопады, заставлял воздух грохотать от невидимых лавин и мгновенно переносил себя на десять миль. Сбитый с толку ученик реагировал мучительно: «Мой разум отказывался воспринимать такого рода стимулы как «реальные», — писал он. «Я начинал рыдать. Впервые в жизни я чувствовал тяжесть своей разумности». Хотя он не смог видеть, он, по заверениям дона Хуана, обрел знание.

В третьей книге, «Путешествие в Икстлан: Учение дона Хуана « Кастанеда оценил свое ученичество. Он больше не мог объяснять галлюцинациями, вызванными наркотиками, удивительные события, свидетелем которых он стал — слишком много вещей происходило с ним, когда он был в здравом уме. Психотропные вещества были лишь одним из способов нарушить поток перцептивных интерпретаций, составляющих наше описание мира. Он писал, что существуют «определенные состояния сознания, в которых реальность повседневной жизни изменяется, потому что поток интерпретаций, который обычно протекает непрерывно, был остановлен рядом обстоятельств, чуждых этому потоку». Магическое описание мира было чуждо его обычному потоку. Столкновение произошло однажды, когда дон Хенаро заставил запертую машину Кастанеды исчезнуть, а затем снова появиться под сомбреро. Кастанеда выдерживал это нарушение в течение нескольких минут, а затем упал в обморок.

Избиение мертвой лошади

[Шаман Огненной Земли] мог помочь достигнуть завесы и коснуться тех скрытых центров, которые разрывают обычное, естественное течение энергии и создают трансформации».

Джозеф Кэмпбелл, «Маски Бога: Примитивная мифология»

Книги Кастанеды были названы его коллегами классикой антропологии. Писательница Джойс Кэрол Оутс высоко оценила их прекрасное построение, безупречный диалог, незабываемую характеризацию и романистическую динамику. С моей стороны было бы нечестно притворяться, что его произведения оказали на меня иное влияние. Они помогли мне упорядочить мои собственные размышления о измененных состояниях сознания и погрузили меня в те же ощущения, которые я испытал, когда однажды прочитал подробное, но очень упрощенное объяснение общей теории относительности. В обоих случаях отдельные и чуждые реальности методично выстраивались, кирпичик за кирпичиком, с периодическими непонятностями — но неважно, продолжайте — пока вдруг я не почувствовал себя полностью открытым. Завеса была мгновенно сорвана, чтобы открыть работу удивительных сил, сжимающих все в подозрительно знакомую картину, но с радикально измененной перспективой.

«Карлос, — спрашиваю я, — ты бы сказал, что маги — это эквивалент физиков-ядерщиков?».

«Это хорошая аналогия», — отвечает он. Мы подъезжаем к парку и выходим из автобуса. «Традиция восходит к палеолитическим охотничьим группам, но во времена империи Ацтеков они были учеными того времени. Физики тоже работают вместе и опираются на открытия друг друга; мир мага — это мир отдельного человека, человека перед лицом его смерти.»

Мы выбираем место в парке. Он устанавливает алюминиевые складные стулья с оранжевой и золотой тесьмой, и мы садимся. «На этих стульях сидели Брухо — эти стулья обладают силой!» — весело говорит он. Он определенно не похож на инертного софиста-недоучку, которым, по его словам, он когда-то был. Он внимателен, любознателен и общителен, и создается впечатление, что он обладает таким интеллектом, от которого невозможно устать. У него короткие черные вьющиеся волосы, ясные карие глаза и коренастое компактное телосложение. Он одет в желтую непромокаемую рубашку и коричневые брюки, а на голове у него узкополая холщовая шляпа, которую он надевает на голову, когда не жестикулирует ею.

За его головой — ствол пальмы, а дальше — бескрайняя синева Тихого океана и полуденного неба.

«Смотреть на космос, как это делают мистики», — говорит он, вскидывая руки вверх, — все равно, что бить мертвую лошадь. Так много всего в этом чудесном мире прямо перед нами, но мы не воспринимаем его, потому что наш разум отсеивает многое. Конечно, я пришел оттуда, и я вернусь. А пока я нахожусь в потрясающей петле, в путешествии силы длинною в жизнь». Он очерчивает маршрут пальцем в воздухе. «И мое тело — это все, что у меня есть. Это изысканный инструмент осознания. Я должен прекрасно им пользоваться».

Здание

МИР, КАК МЫ ЕГО ВИДИМ, состоит из перцептивных единиц, которые можно назвать «глоссами». Например, «здание» — это глосса». Он указывает на белую, недостроенную высотку в нескольких кварталах от нас. «Все составные части «здания» должны присутствовать, прежде чем мы скажем, что это здание. Определить части «здания» может быть невозможно, и все же мы все знаем и согласны с тем, что такое здание, потому что мы научились глоссировать «здание». Мы учимся глоссировать очень скоро после рождения. Это совсем не связано с языком. Единственные существа, у которых нет глоссы, — это аутичные дети; глосса основана на соглашении, а аутичные дети не договариваются с миром. Из-за какого-то физиологического различия они не являются членами. Такое членство возникает, когда все согласны с определенным описанием мира. Да, это просто здание. Но в этом здании есть нечто большее, чем вы думаете».

Личная история и туман

ДОН ХУАН НАСТАИВАЛ, что не бывает никаких совпадений или случайностей и что маг

должен нести полную ответственность за свое поведение. Маг старается растворить все границы — между бодрствованием и сном, между собой и миром, между прошлым и настоящим — чтобы проявить все возможные способности ученика, оживить их и сделать пригодными для использования. Он велел Кастанеде окружить себя туманом, чтобы устранить свою социальную идентичность, стерев свое прошлое и сделав себя недоступным для других. Однако несколько элементов из его личной истории избежали стирания.

Он родился в Бразилии в конце 1930-х годов в семье итальянских иммигрантов. Когда ему было пятнадцать лет, он один приехал в Соединенные Штаты и жил в семье в Лос-Анджелесе. Его мать умерла, когда ему было около шести лет, но «ужасающее бремя ее любви» он нес очень долго, пока вдохновленный мескалито, не столкнулся с ней несколько лет назад. Он воспитывался на ферме своего деда восемью тетями.  Его отец, профессор литературы, изредка навещал его, что только приводило мальчика в ярость от его отчужденности и слабости воли. Хотя Кастанеда не общался с отцом в течение нескольких лет, тот явился ему в видении под действием пейота, и Кастанеда смог выпустить свой гнев.

Когда он вырос, ему пришлось иметь дело с двадцатью двумя двоюродными братьями, и он дрался с ними со всеми, пока они не оставили его в покое. Из-за своей вспыльчивости он сломал ключицу однокласснику, и почувствовал себя виноватым настолько, что он поклялся никогда больше не побеждать. Дон Хуан смог разглядеть это препятствие и помочь ему преодолеть его, сказав, что некоторые люди сами выбирают быть жертвами.

Магия — это практика феноменологии

[Эйнштейн показал], что даже пространство и время являются формами интуиции, которые не в большей степени могут быть отделены от сознания, чем наши понятия цвета, формы или размера. Пространство не имеет объективной реальности, кроме как в виде порядка или расположения объектов, которые мы в нем воспринимаем, а время не имеет независимого существования, кроме порядка событий, которым мы его измеряем». — Линкольн Барнетт, «Вселенная и доктор Эйнштейн»

«МИР МОЕГО ОТЦА скучен и стерилен», — нетерпеливо говорит Карлос. — «Он не хочет разговаривать ни с кем, кто не читал Платона». Под «миром моего отца» я подразумеваю западную культуру, европейскую традицию, со всеми ее предубеждениями. Дон Хуан говорит: «Остановите предпосылки, остановите предубеждения». Экзистенциализм согласен с этим: он говорит, что мир существует до нашего представления о нем. Но философы никогда не говорят, как освободиться от смысла. Некоторым удается перестроить старые глоссы — это сделали такие люди, как Лири и Баба Рам Дасс, — но именно маг может сказать вам, как освободиться». Он швыряет шляпу на землю. « Магия — это просто практика феноменологии».

«Что же нам делать?»

Он легко встает на ноги, опускает руки к бокам, сгибает пальцы и поднимает взгляд чуть выше горизонта. «Вы сканируете, вот так, слегка скосив глаза, чтобы они не фокусировались, и медленно идете вдоль, чтобы кора головного мозга будет наводнена образами. Человеческий мозг в значительной степени полагается на анализ характеристик, и такая практика нарушает этот процесс. Ваш мозг так напряженно работает, чтобы разобраться с потоком образов, что через некоторое время вы обнаруживаете, что не в состоянии думать. Ваш внутренний диалог останавливается. Вы останавливаете поток интерпретаций. Ваше восприятие становится замысловатым и удивительным. Теперь я могу сидеть часами, не разговаривая с собой».

Он садится и говорит о нарушении рутины и о том, как это может прервать поток интерпретаций. Вы должны постоянно пытаться делать неожиданное. Если кто-то спрашивает вас о времени, вместо ответа вы можете закричать и убежать. Начнут происходить удивительные вещи.

«Задача мага — прервать поток, а задача ученика — поддерживать это прерывание. Обычный человек, однако, считает, что его жизнь зависит от поддержания этого потока, несмотря ни на что! И если вы угрожаете этой непрерывности, он будет защищаться, говоря, что вы сумасшедший». Карлос закатывает глаза и крутит руками. «Вы также можете нарушить рутинное восприятие, если будете смотреть на тени среди листьев дерева, а не на сами листья, или обращать внимание на разнообразие звуков, доносящихся до ваших ушей в любой момент. Тело любит такие вещи».

Цель этих практик это видение

«Видеть — это воспринимать всем телом, а не только разумом. Мир — это только ощущение». Он снова встает и широко разводит руки. «Сначала ты осознаешь, что повсюду сверкают частицы, как пыль на крыльях мотылька. На самом деле, вы можете взять немного пыли от настоящего мотылька и рассыпать ее в воздухе вокруг себя в качестве предварительного упражнения. Когда блеск рассеется, вы обнаружите, что можете видеть. Боже, это потрясающе! Чего дон Хуан не понимает, так это того, что он мог видить, что я вижу, но я сам не всегда уверен насчет этого. Я все еще в конфликте со своим разумом». Он ударяет себя по животу. «Это ведет меня прямо сюда. Напряжение между моим телом и моим разумом настолько велико, что я теряю двадцать фунтов каждый раз, когда посещаю его. Но он больше не хочет мне помогать. Он говорит, что теперь я знаю, что делать».

Карлос снова садится. «Для мага люди могут предстать в образе гриба или чашки. Однажды мы с доном Хуаном просидели всю ночь в его доме, пока он заставлял меня думать о разных людях — друзьях, профессорах, людях, которых я даже не знал, а дон Хуан анализировал их по форме. Он всегда был прав относительно каждого из них — относительно их личностей. Потом он сказал мне позвать дона Хенаро. Вы знаете, дон Хенаро действительно страшный человек. Он очень сильный и может размазать тебя, не моргнув глазом. Ну, я позвал его.

«Внезапно он предстал передо мной таким, каким он всегда появляется в реальной жизни — не в форме гриба или чашки. Он смеялся. Привет, Карлито, — сказал он. Зачем ты позвал меня?»

«Эй, подожди.» Я говорю: «Ты действительно видел, как дон Хенаро из плоти и крови материализовался перед тобой?»

«Ну, — говорит Карлос, — я думал, что дон Хуан обманул меня. Что он знал, что в конце концов я попытаюсь вызвать дона Хенаро, и заставил его прятаться снаружи. Но дон Хенаро в то время был за тысячу миль отсюда. Это был его нагуаль, его дубль. Вот как дон Хуан объяснил мне это. При перестройке мира ничто из того, что есть, не является «настоящим». Понимаешь, то, что я воспринимаю сейчас, на самом деле является воспоминанием о том, каким ты был долю секунды назад. Платон говорил, что все знание — это воспоминание. Дон Хуан говорит, что все осознание — это воспоминание, и можно вспомнить два отдельных события одновременно».

Мне кажется, что отдельная реальность Эйнштейна сливается с отдельной реальностью дона Хуана, и у меня кружится голова.

Сновидение рук и книг

ПОМНИТЕ о текучести, живости и точности написанного Карлосом.

«Это потому, что я вижу свои книги во сне», — скромно говорит он. «Дон Хуан научил меня контролировать свои сновидения как способ обретения силы. Сначала ты устанавливаешь знакомую точку отсчета, например, свои руки, и, когда ты видишь сон, ты постоянно возвращаешься к этому образу. Вы заставляете себя делать это. Отсюда вы можете перейти к анализу конкретных деталей в конкретном сне или выбрать то, что вы хотите увидеть во сне. Во второй половине дня я просматриваю тетради со всеми своими полевыми заметками и перевожу их на английский язык. Затем я засыпаю ранним вечером и вижу во сне то, что хочу написать.

«Когда я просыпаюсь, я могу работать всю ночь. В моей голове все гладко укладывается, и мне не нужно переписывать. Мой обычный стиль письма на самом деле очень сухой и тяжелый».

Карлос и его союзник

ДОН ХУАН СКАЗАЛ КАРЛОСУ, что союзники — это силы, которые напоминают просачивающиеся кусочки ткани, но могут принимать любую форму. В психотропном видении Карлос увидел своего союзника, стоящего в поле в одежде мексиканского крестьянина. Союзник появился вновь, когда дон Хуан отправил Карлоса в пустыню, чтобы тот присоединился к миру магов.

Когда ученик учится видеть, союзник приходит, чтобы побороться с ним. Если ученик не готов, он может защититься, думая о том, что ему нравится делать как человеку. Если ученик все-таки решается схватить союзника, борьба закружит его в воздухе, а если он побеждает, то становится единым целым с союзником и приобретает сверхчеловеческие способности.

«Союзник — это сила, глосса. Он визуализируется, становится доступным, а затем приходит за тобой. В этом фактичность этой конкретной глосса. До сих пор я не был готов противостоять ему».

Лос Анжелес перестал быть Лос Анжелесом

«Что ждет тебя впереди, Карлос?». «Я хочу пройти этот путь до конца и полностью слиться со знанием дона Хуана. Я знаю, что союзник ждет меня — он может прийти в любую минуту, и сейчас я готов к этому. Я только что закончил книгу о формировании перцептивных глосс, у меня теперь нет свободных концов, нет привязанностей, и я силен — это очень важно для победы над союзником. Борьба с союзником — это последний шаг для меня, и он очень пугающий. Но альтернатива еще хуже — остаться в мире моего отца и стать профессором. Я больше не могу быть частью этого мира. С другой стороны, я не могу жить как индеец. Мне «остается только возможность принять союзника».

«Почему ты так напуган? Если ты преуспеешь, у тебя будут сверхчеловеческие способности».

«Но что, если я потерплю неудачу? А после того, как ты станешь магом, ты перестанешь быть человеком. Обычные люди кажутся тебе фантомами. Дон Хуан все еще навещает свою семью, но для него все они — фантомы. Единственный настоящий человек для дона Хенаро — это дон Хуан. Маги — страстные, интенсивные люди — вот почему их тянет к таким знаниям. Но после того, как они становятся единым целым с союзником, их уносит в неведомые дали. И все же они продолжают пытаться вернуться домой, прекрасно понимая, что не могут этого сделать. Это очень трагично; их контроль над своим одиночеством превосходен. Дон Хуан делает свой земной путь таким легким, таким изысканным, что иногда мое тело не может его вместить». Он делает паузу. «Дон Хенаро никогда не сможет вернуться на свою ферму в Икстлане, и, если мне удастся сделать этот последний шаг, я никогда не смогу вернуться в Лос-Анджелес, который я знаю. А мне здесь нравится. Но дон Хуан не уверен насчет того, что со мной может случиться, ведь я буду первым европейцем, который сделает это. В центральной Мексике есть потрясающий маг, который, как предполагается, остался человеком. На самом деле, я собираюсь поговорить с ним завтра».

В «Путешествии в Икстлан» дон Хуан и дон Хенаро обучают Кастанеду борьбе с союзниками.  Из этих двух проворных стариков получилась неплохая комедийная команда. Дон Хуан велит Кастанеде встать определенным образом, а затем прыгнуть вперед и схватить его.

«Сначала он должен поцеловать свой медальон», — вмешался дон Хенаро. Дон Хуан с притворной серьезностью сказал, что у него нет медальонов.

«А как же его тетради?» — настаивал дон Хенаро. «Он должен что-то сделать со своими тетрадями. Он должен положить их куда-нибудь, прежде чем прыгать, или, может быть, он использует свои тетради, чтобы победить союзника.»

«Будь я проклят!» — сказал дон Хуан с, казалось бы, искренним удивлением. «Я никогда не думал об этом. Держу пари, что это будет первый раз, когда союзник будет сокрушен тетрадями».

Карлос складывает свои стулья брухо и ставит их на заднее сиденье своего автобуса. После четырех часовой беседы он не проявляет ни малейших признаков усталости.

«Я все еще считаю многие свои чувства непригодными», — говорит он. Но назад дороги нет». Я иду к концу мира прямо сейчас».

Я думаю, как жаль, что такой замечательный человек может быть вычеркнут из нашего мира и попасть в мир нам недоступный. «О, я вернусь», — говорит он обнадеживающе.

Гвинет Крейвенс, журнал «Харперс базар», 1974 год