Лекция Брюса Вагнера перед семинаром по тенсегрити на Эльбрусе
Меня зовут Брюс Вагнер, я ученик Карлоса Кастанеды, Кэрол Тиггс, Флоринды Доннер Грау и Тайши Абеляр. Я встретил нагваля Карлоса Кастанеду примерно в 1988 году и оставался с ним в течение 10 лет, пока он не покинул этот мир. Я впервые увидел Карлоса Кастанеду во время завтрака в Санта-Монике, он был с Тайшой Абеляр, Флориндой Доннер Грау, Кэрол Тиггс с ним не было, мне еще предстояло встретиться с ней в будущем. Он сказал мне, что моя энергия была очень дикой, но в то же время очень сдержанной.
Я искал его, и люди говорили мне, что этого никогда не случится. Я был шокирован, когда внезапно встретил его, его внимание мне очень льстило.
Как я оказался на том завтраке — отдельная история. В течение следующих 10 лет я обедал с ним, участвовал в классах тенсегрити, которые он преподавал, организовывал вместе с ним первые семинары, отвечал на его телефонные звонки в 3 часа ночи, и он давал мне инструкции о том, как перепросматривать.
Я ходил с ним в кино, до сих пор не могу в это поверить. Я мог посмотреть в сторону и увидеть Карлоса Кастанеду, который закрывал глаза ладонью во время трейлера. Мне выпала огромная честь читать рукописи его новых книг до того, как они были опубликованы.
Я путешествовал с Нагвалем в Мексику. Он взял меня с собой в церковь в Туле, где встретил Бросившего Вызов Смерти. В России тоже есть город под названием Тула, правда?
Карлос Кастанеда сказал мне, что я был одним из «Элементов». Опасность сновидения себя вместе с Карлосом Кастанедой заключалась в том, что я мог чувствовать себя особенность. Мой ум включался, возрождался, воспламенялся… Ум всегда хочет возложить корону на наши головы. Если бы я считал себя особенным, это привело бы меня к смерти. Была бы ли эта смерть метафорой или реальной, не имеет значения.
Сейчас все по-другому. Когда мы были с нагвалем Карлосом Кастанедой, это была жизнь и смерть. Каждое событие, каждый семинар приносили возможность жизни и смерти. Большая часть этой интенсивности генерировалась энергией нагваля и знанием того, что его время ограничено. Отношение Кэрол Тиггс такое же, но другое, я бы сказал, более женственным, но это было бы неточно, по крайней мере, в том смысле, в котором это рассматривает общество. Ее намерение непоколебимо.
Нагваль говорит, что у нас есть все время, которое нам нужно, но обычно нет времени.
Кэрол Тиггс и Карлос Кастанеда это одно и тоже энергетически, и по своим намерениям. Только их личности разные. Карлос Кастанеда сказал мне, что одно из значений слова «нагваль» — «тот, кто держит миф в своих руках». Кэрол Тиггс не использует слово «нагваль», потому что она считает, что все мы держим миф в своих руках, но это не отличается от того, что считал Карлос Кастанеда: он хотел, чтобы люди были рядом с ним, он не хотел никого вести за руку.
Когда я снимаю очки, я не вижу. Итак, что делает эту так называемую «ясность», которую дают линзы в очках, наивысшей ценностью? Лучший способ увидеть — без очков. Я могу и должен смотреть на мир всем своим существом, мои глаза больше не являются самым главным, королем, я должен смотреть на мир без идей, без суждений. Мы делаем то же самое во время сна: отпуская ум и его понятия, иерархии и ясность, мы открываем себя навстречу другим порталам, другим способам видеть. Это называется сновидением. Это просто, но не так-то просто.
В книгах нагваль пишет, что Дон Хуан просил его найти во сне руки. Карлос Кастанеда сказал нам, что просто не мог их найти. Дон Хуан сказал, что, давая Карлосу Кастанеде «домашнее задание» найти свои руки во сне, он просто давал отвлекающую работу для ума, как мясо для сторожевой собаки, так что Карлос Кастанеда мог проникнуть в дом сновидений и других реальностей. Потому что ум может быть врагом сновидений.
Нагваль Карлос Кастанеда называл разум «пятой колонной», «пятая колонна» — это фраза из военной лексики, которая, если я не ошибаюсь, пришла к нам из гражданской войны в Испании, она означает подрыв более крупной группы изнутри, скрытая операция саботажа. Ум не всегда является нашим другом. Иногда он может подрывать намерение.
Его нужно успокоить. Нам не нравится это слышать, потому что мы выросли в обществе, которое говорит, что без ума не существует нашей личности. Мы защищаем изо всех сил наш ум, себя самих. Нас задевает, когда нам говорят, что наш ум стоит в оппозиции по отношению к нашей свободе.
Чтобы получить доступ к сновидениям, вы должны научиться останавливать ум, его королевские суждения и значения. Ум чувствует себя хорошо, когда все линейно, когда он враг для всего, что невозможно понять и рационализировать. Ум живет в обычной реальности. Но ум может стать ценным союзником. Нагваль считал, что ум можно тренировать, изучая новый навык, язык или искусство. Ум расцветает, когда ему позволяют на чем-то сосредоточиться. Тогда это перестает нас беспокоить, и мы перестаем идентифицировать самого себя как ум. Именно так мы входим в тишину.
Однажды певец Леонард Коэн сказал мне, что у человека должно быть 2 гуру, второй гуру помогает понять то, чего человек не смог понять в учениях первого гуру. Карлос Кастанеда, кстати, ненавидел слово «гуру», не само слово, а то, как общество исказило его значение, что с ним сделал коллективный ум. В более широком смысле Коэн имел в виду, что после пробуждения, это путешествие, это сновидение жизни помогает нам встретить бесчисленное количество учителей.
Господин Эльбрус будет заметным учителем не только как гора, вес природы, окружающей среды и духовности самого места, но все, что будет встречено на пути, станет игроками и участниками сновидения, которые помогут каждому понять учения, данные нам нагвалем Карлосом Кастанедой.
Выдох дает место вдоху, это второй гуру. Смерть дает смысл рождению. В партнерстве появляется смысл одиночества. Отцовство дает смысл материнству. Сновидения придают смысл сталкингу. Сталкинг дает смысл сновидению.
Но в символах, которые представляют собой слова, — есть ловушка. Ловушка идеи первого и второго гуру. Что такое сновидение, что такое сталкинг, что такое путь воина, что такое успех, что такое провал, все, чему я научился, я узнал в результате так называемой «провала». В таком случае, как это можно назвать «провалом»?
Нагваль Карлос Кастанеда сказал, что он может падать по 10 раз в день, самое главное – в том, как он встает. Как сновидящий я с треском провалился. Вокруг меня я слышал удивительные истории о людях, которым снились осознанные сновидения. И вот я был с Карлосом Кастанедой, полностью погруженный и насыщенный, и оставался с чувством полной неудачи. Неудача — это концепция ума.
Тем нам, кто считает Нагваля и его книги своими гуру, нужно сейчас найти всех остальных, тех, которые приходят к вам каждый день, учителя появляются каждый день во снах и наяву. Порталы, которые привлекают и хотят, чтобы их заметили, вы обязательно найдете в массе, которая соберется в июне. Естественно, эти учителя не такие, какими их задумывает ваш ум. Вы, возможно, помните, как нагваль писал о том, как он гулял возле Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, когда он обнаружил, как остановить мир, когда он, наконец, сделал это, он понял, что всегда знал, как это сделать, он всегда останавливал мир. Мы все сновидящие, все волшебники, это наше право по рождению.
На этом семинаре мы успокоим ум, ум перестанет пытаться напоминать нам, проиграем мы или добьемся успеха. Обе эти концепции ни к чему не ведут. Мы должны отвлечься, чтобы не беспокоиться о том, потерпели ли мы неудачу или поймали удачу за хвост. Мы все время спрашиваем себя, успешны ли мы наяву, такие переживания не имеют смысла. Мы уже гибки в сновидениях и бодрствовании, но наш разум придавал значение и определение сновидениям, которые мы должны разрушить, мы должны научиться относиться к сновидениям по-новому, разорвать узы нормального восприятия разума, разорвать узы разума — старые определения, иерархические связи, меньше, больше, неудача, успех.
Я пишу романы, писательство было для меня отличным способом тренировать свой ум, отвлекать его, заставить его замолчать, поэтому было для меня отличным способом сновидеть. В школе нас учили писать, но идея о том, что студенты сами могут стать писателями, была нелепа. Я верил им долгое время, верил мой разум. Все мы уже сновидящие и сталкеры, неудача — не вариант. Неудача и триумф — это концепции-близнецы общественного порядка. Концепции неудач и торжества и концепции «пятой колонны» держат нас в рабстве. Путь воина ведет нас между ними.
Мои предки из Беларуси, и я с нетерпением жду возвращения домой. Я жду времени, чтобы провести с его с вами. Я благодарен за эту возможность, очень благодарен. Я благодарен за эту возможность, очень благодарен.
Что такое шаманская линия и откуда идет тенсегрити — рассказывает ученик Карлоса Кастанеды
Меня зовут Брюс Вагнер, я ученик Карлоса Кастанеды, Флоринды Доннер-Грау, Тайши Абеляр и Кэрол Тиггс – все ученики Дона Хуана. Помимо этого, я писатель-романист, сценарист и эссеист. Я стоял у истоков создания Cleargreen и был причастен к распространению движения, известного как тенсегрити.
Каждый из нас рожден внутри семейной генеалогической линии, по которой к потомкам передаются характерные черты, привычки, образ мыслей и поведения от поколения к поколению. Каждый из нас – часть семейного генеалогического древа.
Аналогичным образом, тенсегрити тоже является частью такой линии. Линии, идущей от шаманов древней Мексики. И как сообщает нам Карлос Кастанеда, насчитывающей 10 000 лет существования.
Эта линия берет свое начало в неизученных джунглях Мезоамерики, в маленьких деревнях, где шаманы пристально вглядывались в звезды, спрашивая: «Откуда я?», «Почему мы здесь?». Со временем эти маленькие поселения выросли в большие и влиятельные города-государства.
Шаманов сменили верховные жрецы, которые среди десятков тысяч людей проповедовали общепринятые верования, а также продвигали видение правящего класса, что способствовало наибольшей сплоченности народных масс. Вероятно, труднее всего будет поверить тому факту, что целые цивилизации в те времена были охвачены одной системой мировоззрения и подчинялись одному способу управления, основанному на священном праве монарха. Считалось, что правящий монарх обладал божественной природой, он был земным наместником Бога или богов. Вместе с верховными жрецами он вел свой народ по пути выживания и благополучия.
В те времена сплоченность между отдельными членами общества означало их выживание. Отклонения могли привести к изгнанию и смерти. Благодаря такой солидарности умов, сердец и функций и были построены огромные храмы, достигавшие луны, звезд и других разнообразных божественных существ. В определенное время года вокруг этих храмов устраивались массовые праздники, собиравшие по 60 000 – 125 000 людей. Делались жертвоприношения в виде еды, урожая, золота, серебра и горных минералов, какао, животных, а иногда делались и человеческие жертвы — все для того, чтобы отблагодарить богов за дожди, хорошие урожаи, успехи на войне и продолжение рода.
На протяжении этой длившейся столетия борьбы за выживание наша линия шаманов жила и здравствовала. Одно верование они хранили в неизменном виде – убежденность в способности человеческого существа к трансформации, преображения физической формы человека в свет. Как замечает французский археолог Лорет Сижорне: «Этот образ Кетцалькоатля, человеческого существа, превращающегося в свет, никогда не встречается вне контекста религии науатль Мезоамерики».
Таким образом, шаманы нашей линии и соседних цивилизаций поклонялись этому чешуйчатому змею и пернатому богу. Они называли его Кетцалькоатлем. И путешествие по его следам было главной задачей и причиной наших путешествий в Мексику.
Посещали ли мы страну ольмеков, первую культуру, изображавшую или вырезавшую Кецалькоатля из камня, или майя, видевших в нем бога дождя и защитника людей, дающего жизнь, проливающего воду с небес на землю. Или теотиуаканцев, вознесших его до высот самого почитаемого и внушающего наибольший страх бога. Или тольтеков, которые пытались соперничать с богоподобным существом с помощью утонченных практик путешествий в сновидениях в другие миры. Или сапотеков и миштеков, которые из необходимости держали эти знания в секрете. Все эти народы культивировали один миф – миф о восхождении человека к божественному, принесении света существования в повседневную жизнь, а также в конце наших жизней.
Когда вы практикуете тенсегрити, вы тоже приобщаетесь к шаманской линии. Вы воспринимаете то же учение, в современной его форме, с целью достигнуть собственной трансформации на пути к свету. Вот почему так важно познакомиться с традицией, к которой относится тенсегрити. Эти знания вы не получите больше нигде. Они бережно донесены вам через поколения по единственной линии. Среди приобщившихся к нашей линии есть те, кто уже достиг великих высот восприятия – о них написаны истории и сложены мифы. Вместе с ними и благодаря доступу к их учениям вы можете прожить и написать свою историю.
Рассказы Брюса Вагнера из документального фильма «Тайна Карлоса Кастанеды» (2019 г).
Кастанеда был исключительный человек и неординарный рассказчик. Он легко захватывал внимание людей посредством историй и анекдотов о своей юности, о встречах с доном Хуаном и о том, как он стал магом. Не очень привлекательный физически, низкого роста, он был, тем не менее, удивительной личностью. Я был им очарован. Я считал его гением с чрезвычайно ясным сознанием, который искрометно шутил и создавал вокруг себя эту сказочную атмосферу. По своему характеру она была очень волшебна, но он был человеком, которым невозможно было пресытиться, с ним хотелось находиться все время, слушать его все время. Ещё он был, по крайней мере со мной, очень сострадательным, очень любящим, но при этом он мог легко входить в конфронтацию. Также с помощью того как он рассказывал свои истории и анекдоты, он мог сдвигать наше внимание в точку, из которой мы могли бы лучше воспринимать его учение. Он погружал нас в очень восприимчивое состояние ума.
Сложно передать словами, потому что было что-то в этом таинственное, красивое, театральное. Я сам очень театрален, поэтому мир магии индейцев яки для меня как дом, в отличие от дзен-буддизма или других дисциплин, которые, по сути, несли те же идеи, мысли и концепции, что и магия, в которую меня просветил Карлос Кастанеда. Он показал мне систему, линию передачи знания, которую я чувствовал сердцем. Это для меня был путь сердца.
Он говорит: «Будем изучать антропологию, будем смотреть этот фильм». Это могла быть мелодрама или все, что угодно. Говорил: «Вот, где человечество находится сейчас. Запиши, потому что через 10 лет, когда будешь смотреть новый романтический фильм, комедию или триллер, сможешь судить, где человечество будет на тот момент». В общем, походы с Карлосом были антропологическим опытом. Ещё он обожал футбол. Боже, как только наступал сезон, мы не пропускали ни одного матча. А ещё он любил боевые искусства. Ему очень нравился Джеки Чан, Джет Ли, Брюс Ли. Он коллекционировал фильмы: настоящий коллекционер. Мне всегда было интересно, как такой возвышенный человек как он, мог так нежно заботиться о своих вещах. Их было совсем немного, но он относился к ним с большим уважением.
Он представлял, как будет ходить старым восьмидесятилетним писателем в автобусный тур к городку Университета Калифорнии с учением о дон Хуане в руках и говорить: «Эта книга сделала меня знаменитым. Меня называли крёстным отцом эпохи Нью-эйдж». Он делился со мной этими фантазиями, чтобы показать, что все временно, ничто не вечно. Он любил критиковать философские книги о сохранении и поддержании повседневного Я. Он предупреждал и меня не становиться мистером Голливуд. А его, Кастанеду, дон Хуан Матус называл «мистером Кошмар».
Помню, как в первый раз встретился со всей его партией, так сказать. Там были Кэрол Тиггс, Тайша, Флоринда Доннер-Грау, Кайли Лундал, Нури Александер, много людей. Я волновался, нервничал. Я заказал десерт из клубники в шоколаде. Когда все собрались у меня, желая всех угостить, я передал десерт по кругу. Я наблюдал, как тарелка переходила из рук в руки, и никто не взял ни ягодки. Позже они сказали, что Кастанеда очень строго относился к тому, что входит в его тело.
Он говорил о сновидениях и сталкерах, о том, как во сне видит свои руки. В этом отношении я был полным неудачником, но мой разум говорил мне «ты нашел Кастанеду». Я провёл с ним 10 лет. Я сидел на той самой скамье в Туле, где Кастанеду дон Хуан повстречали, бросившего вызов смерти. Так скажите мне, какая именно часть из этого не является сновидением? Мысли о том, что сновидеть можно только в некоем эзотерическом мире, что ты потерпел поражение как энергетическое существо, если не можешь найти свои руки во сне или летать…нет, это абсурд! Ты сновидишь наяву! Ты сновидишь в бодрствующем мире! Дон Хуан как-то сказал Кастанеде: «Ты постоянно спрашиваешь меня о неведомом, но неведомое уже здесь. Первое внимание состоит из того, что не нужно второму вниманию!»
Как-то Карлос сказал мне, как видел на трассе на мосту в Лос-Анджелесе фразу, которая ему очень понравилась: «Смерть — это самое чудесное путешествие, поэтому её приберегли напоследок».
В одной из своих книг он описывает свое путешествие к Дону Хуану в Мексику, где тот говорит Карлосу: «Ты вернёшься в Лос-Анджелес, и я могу прямо сейчас составить перечень всего, что ты будешь там делать, всех, кого ты увидишь, описать каждую твою мысль. Это будет очень длинный перечень, но я могу его составить, не упустив ни малейших деталей. Ты же не можешь сделать то же самое в отношении меня. Когда ты вернёшься в Лос-Анджелес, ты не будешь знать ничего, что бы имело хоть какое-то малейшее отношение к моим делам на любом уровне – энергетическом, физическом или каком-либо ещё. Таково было и моё отношение к Карлосу Кастанеде. Он видел меня насквозь. А вот я не знал ничего о том, что он делает сейчас, днём или ночью. Ни-че-го. Думаю, это одна из причин моего с ним согласия, принятие этого факта, почему я смог оставаться с Карлосом целых 10 лет. Ведь многие люди входили и выходили из окружения Кастанеды, но мало, кто оставался с ним надолго, потому что это было трудно. Многие мужчины пытались конкурировать с ним, потому что мы так воспитаны. Они стремились сбросить отца с трона, убить отца, оскорбить отца или превзойти отца там, где тот не смог. Но я никогда не конкурировал с Карлосом, ибо это было бы абсурдом. Мне кажется, он постоянно стремился разобраться в своем детстве. У него было сложное детство, там было много боли. Мне кажется, ему понадобилась вся жизнь, чтобы прийти к согласию с этой частью его жизни. Он делал это с помощью историй, в которых передавал эту грусть, и там же удивительным образом её трансформировал. Он мог часами рассказывать истории из жизни, в которых мимоходом, но очень точно и глубоко доносил важнейшие смыслы. Иногда он по много дней проводил в окрестностях города Мехико, рассказывая о том, где был с доном Хуаном и его учениками, и что там происходило. У него было отличное чувство юмора.
Помню, Карлос рассказывал чудесную историю, как он встретился с Карлом Саганом. Они беседовали, и Саган сказал: «Как ты можешь мне доказать?». Карлос ответил: «Ты тоже не можешь доказать свою вселенную. Ты не можешь мне доказать измерение в своей вселенной. Мне понадобится войти в твой мир, принять законы твоей физики один-к-одному, твою систему измерений, понять, как ты выбираешь свою реальность, чтобы увидеть то, что видишь ты. То же самое касается моей реальности. Тебе придётся узнать на себе, что такое магия лицом к лицу, и делать практики, чтобы войти в мой мир, и понять, о чем говорю я».
Скажу тебе так: кто-то уходит, кто-то остается. Там где прошел человек, пустоты уже не будет. Необитаемо и одиноко только там, где не ступала нога человеческая. Сезар Вальехо
Брюс Вагнер
Иногда в Лос-Анджелесе мы проезжали мимо рекламного щита, на котором электронным образом сменялись цифры, показывающие количество умерших в этом год, в частности от курения. (Он и до сих пор там.) Если за рулем в этот момент оказывался я, то нагваль, завидев такой плакат, в буквальном смысле закрывал глаза, морщась от неодобрения. Каждый раз, когда он так делал, меня это удивляло и в то же время трогало: и впрямь, он столько раз говорил о том, что нужно использовать смерть как советчик («Я твердил это до посинения»), однако придорожная версия и близко не отражала того, что он имел в виду. Цифры на щите, которые, кстати, вполне могли оказаться каким-нибудь телевизионным шоу, не давали человеку никакого урока, не вызывали в нем никакой волнительной поэзии, и ничем не напоминали учения его линии: намеревать осознанность в каждом вдохе, потому как именно это является неотъемлемым правом, правом данным по рождению безупречному существу – т.е. существу знающему, что оно рано или поздно умрет. Ни капли подобного не было в том придорожном щите: всего лишь очередной биллборд у дороги — грубая сеть, накинутая на кристально чистую зеленую сердечную чакру, которая наполняет его печалью. . .
Сегодня ветры дуют сильно и пронизывающе. Они сотрясают дома и бередят кожу: порывистые, дерзкие, безжалостные, необъятные. Они врываются дико и величественно —из левой стороны— чувственные и одновременно равнодушные. Им все равно.
Они приходят из океана осознания.
Из-за «предела» . . .
Их дыхание вызывает во мне главную мою меланхолию: по моему учителю. Вот уже десять лет, как он ушел, или около того — я не могу измерить. Я не могу применить цифры. В любом случае, пространство, сквозь которое они проносятся, никак не связано с моим учителем, хотя прямо здесь и сейчас, в этот самый момент, мне его очень не хватает, ужасно не хватает; это даже необычно, потому что большую часть времени мне кажется, что его никогда и не было, или наоборот – что он никогда и не уходил.
В прощания то он уж точно не верил.
Бывало, он говорил об онтологической печали – то, что он еще называл «печалью микроба»,
затерянного в космической туманности.
Или вот еще: однажды я слушал рассказ ринпоче о смешанном чувстве радости и печали, которое нисходит на тех, кто берет на себя ответственность за благополучие, боль и невежество разумных, чувствующих существ. Как указать путь слепому?
Еще я знаю одно песнопение, которое начинается с тибетского слова кьема (kyema).
Ветер не прекращается и приносит с собой какой-то новый свет:
Невыносимую чистую светлость бытия.
Осознания
Нагваль всегда начинал свои лекции с простой просьбы: “Пожалуйста, отбросьте свои суждения.”
Как строго судил я тех, кому выпадала честь писать о своих учителях; даже сейчас, когда я пишу эти страницы! Я видел в их творениях претенциозные упражнения в фальшивой смиренности — анекдот про розовые лепестки чувства собственной важности, окутавшие общество просветленных (сангху). И вот я здесь — пишу о «своем гуру», Нагвале Карлосе Кастанеде, с которым вместе, так сказать, учился на протяжении десяти лет. Он всегда говорил мне, что я был заносчив, высокомерен, а я удивлялся в ответ: «Но как? В чем это я заносчив? Как он только мог подумать об этом»?
Однажды мой учитель сказал мне, что намерен взять меня «к пределу». Он сказал, что когда-то давно уже потерпел неудачу в этом с другим человеком, и этот долг ему нужно оплатить.
Я эгоцентрично подумал тогда: «Я стал частью одной из его Сказок о Силе. Может я даже удостоюсь отдельной главы в его новой книге».Иногда в том, как сильно ты ошибаешься, кроется большой урок.
Только теперь я начинаю понимать всю элегантность и в то же время простоту этого словосочетания: «подойти к пределу».
Нагваля Карлоса Кастанеду было нелегко найти, особенно если его начинали искать. Любопытно, что моя первая встреча с ним произошла на одном позднем завтраке в Санта-Монике.
Я коротко поясню: слово нагваль может обозначать разные понятия. По отношению к моему учителю это слово применялось в том значении, что оно обозначало человека-лидера определенной древней линии магов Мексики. Для меня такой термин означал выражение огромного уважения и любви, и был эквивалентным, скажем, к обращению ринпоче или роши. В своих книгах он также использовал слово нагваль для обозначения сферы сновидения— «второго внимания» — которая является противоположностью «первому вниманию» повседневной жизни, или тоналю.
Мне всегда нравилось применение слова внимание. Он рассказывал мне, что его учитель, Нагваль дон Хуан Матус в буквальном смысле спас ему жизнь. Карлос Кастанеда спросил у него, что он может сделать, чтобы отблагодарить его. Дон Хуан Матус ответил: «Дай мне свое полное внимание».
В юные годы, пораженный книгой Генри Миллера «Биг Сур и апельсины Иеронима Босха», я выбросил свой кошелек и отправился автостопом на север. В итоге я прошел только пол-пути. У меня появилась новая навязчивая идея – отправиться на грузовом корабле в Перу. Когда и эта фаза моей жизни прошла, случилось так, что я посмотрел японский фильм «История Привидений» (Kwaidan) и вслед за этим прочитал разные истории привидений, написанные Лафкадио Херном (Lafcadio Hearn), что породило во мне неожиданное и сильное желание отправится в Хонсю – место, где, казалось, и живые, и мертвые были напуганы тем фактом, что они, вероятно, поменялись местами. Еще я рыдал тогда над творением Тобиаса Шнеебаума – над его эпатажной попыткой стереть свою идентичность в книге «Держись реки, которая справа» (Keep the River on Your Right). Этот великолепный сборник мемуаров содержал в себе известную эпиграмму из Учения Дона Хуана, но с книгами Карлоса Кастанеды я был тогда еще не знаком. Мне тогда было семнадцать.
Шнеебаум использовал вот эту цитату:
Взгляни на любой путь близко и пристально. Испытай его столько раз, сколько тебе покажется нужным. Затем задай себе, и только одному себе один вопрос. Это вопрос, который задают себе обычно только старые люди. Мой бенефактор рассказал мне о нем когда-то, когда я был молод и моя кровь слишком играла, чтобы я мог понять его. Но сейчас я понимаю его. Я скажу тебе, что это за вопрос: имеет ли этот путь сердце? Все пути одинаковы: они ведут в никуда. Есть пути, которые ведут сквозь чащи, и есть те, которые ведут в чащи. Могу сказать, что в своей жизни я ходил долгими, долгими дорогами, но я нигде не оказался. И сейчас вопрос моего бенефактора по-настоящему имеет для меня значение. Есть ли у этого пути сердце? Если есть, то это хороший путь; если нет, то от него никакого толку. Оба пути ведут в никуда, но у одного есть сердце, а у другого – нет. Один путь делает путешествие по нему радостным: пока ты по нему идешь – ты и он нераздельны. Другой путь заставит тебя проклинать свою жизнь. Один путь делает тебя сильным, другой – ослабляет тебя.
Я оставил этот абзац нетронутым, так как чутье господина Шнеебаума было верным: фраза «путь с сердцем» слишком часто используется вырванной из своего изначального контекста. Вырванная из своего гнезда, птица, хоть и с обрезанными крыльями, но поет все же красивейшие песни; но слишком часто это воспринимается как некий голубь мира, слоган, фраза для открытки.
Нагваль сказал, что мне потребуется энергия, чтоб хотя бы даже найти такой путь. Чтобы это произошло, он воодушевлял меня перепросмотривать свою жизнь. При том, что данная техника имеет параллели в медитации — те же результаты, разные только средства — энергетический акт перепросмотра все же остается свойственным только этой традиции. Во время перепросмотра внимание уделяется вдохам и выдохам, в то время как человек осуществляет последовательное вспоминание каждого существа, с которым когда-либо встречался или которого знал: от родителей и близких, от любимых и друзей до знакомых и незнакомцев. Начинают с составления списка этих людей; чьи-то имена мы помним, а многие из них уже не имеют имен. Одно только составление этого списка может занять месяцы. Сам только акт составления уже отвлекает ум; перепросмотр – это подготовка, длиною в жизнь, ко вхождению в безмолвие. (Для меня было любопытно узнать, что в одной из своих лекций Чогьям Трунгпа Ринпоче упоминает о практике смтри (smrti), что означает ‘вспоминание’). Еще одна практика, свойственная только линии Карлоса Кастанеды, это практика, называемая тенсегрити. Мой учитель позаимствовал это слово у архитектора Бакминстера Фуллера и применил его для описания огромного ряда физических движений, называемых «магическими пассами», которым дон Хуан Матус обучал своих учеников, и которым обучают и сегодня. Современная версия тех древних пассов – это еще один способ успокоения внутреннего диалога с тем, чтобы добиться тишины.
Однажды вечером, за ужином я рассказал ему о своей матери – как сказал бы Альмодовар: «todo sobre mi madre» («Все о моей матери» — исп.). После этого мы бродили по улицам. Он указал на звездное небо и стал разговаривать (с ними) со свойственной ему академичностью и теплотой — так, как если бы звезды были его давнишними друзьями. Он показал мне созвездие Волосы Вероники. Я настолько был несведущ в этой области, что даже никогда и не слышал такого названия. Однако эта информация очень тронула меня, так как при рождении мою мать назвали Вероникой – имя, которое она настойчиво не принимала. Он снова упомянул об акте энергетического перепросмотра жизни, и это напомнило мне удивительнейшую главу из Автобиографии Йога, которая называется «Обмануть Звезды». Парамханса Йогананда писал, что человек может избежать судьбы, предписанной ему звездами, созвездия которых являлись, с самого момента его рождения, скорее неким стимулом или напоминанием для человека и его действий. Йогананда писал: «Душа всегда свободна; она бессмертна, поскольку не имеет рождения. Она не может регламентироваться звездами». Шаманы линии Карлоса Кастанеды описали силу, которую они называли Орлом, и которая пожирала человеческое осознание в момент, когда пригодность человеческого тела заканчивалась. Перепросмотр же давал точную копию человеческого жизненного опыта, что было приемлемой пищей для Орла и, таким образом, позволяло человеку войти в область чистого осознания и стать свободным.
Красота этого всегда поражала меня.
Время идет. И вот мне тридцать пять, и я пишу свою первую книгу. Вдохновленный «Историями Пэта Хобби» Скотта Ф. Фицджеральда, я писал о вдохновленном писателе, чей дух был сломлен Голливудом. Я встретил Нагваля в гостях на завтраке. Он был буквально переполнен энергией, был очень контактным и располагающим. Мне он сразу понравился. Он рассказал мне о попытках разных киностудий – даже студии Феллинни – адаптировать его книги. Я не мог поверить в то, что я разговариваю об этом с человеком, который написал «Путешествие в Икстлан».
После этого мы с ним часто обедали вместе, и постепенно я пришел к пониманию того, что этот человек есть и будет моим учителем.
Мы поехали в Мексику. Он показал мне места, которые оказались значимыми на его пути. Мы посетили Музей Антропологии в Мехико-Сити; Пирамиду Солнца и Луны; пещеры Какахуамильпа; и Тулу, столицу Толтеков, о которой он упоминает в «Даре Орла» и «Искусстве Сновидения». На закате, церковь напротив нашего маленького отеля, а также лавочки здешнего городского сквера наполнялись тоской и желанием, границы размывались.
Но в чем же суть его учения?
«Это просто, – говорил он, – хотя и нелегко».
В прошлом году мне приснился один значимый для меня сон. Меня преследовали собаки, которые разорвали бы меня на части, сделай я хоть один неверный шаг. Во сне я сохранял относительное спокойствие; со временем, с помощью встречных прохожих, я таки ушел опасности. Но перед самым пробуждением я услышал голос, который сказал мне: «Эти собаки – они из другого измерения. Вот как ты будешь себя чувствовать — вот как это будет на ощупь. Это начало того, что тебя ждет».
В шоке я устремился к компьютеру, чтобы все записать. Что отличало это сновидение от «обычных» снов, так это то, что собаки, вместо того, чтобы быть кровожадными, были сплошь породистые: среди них были и пудели, и чихуахуа. (Нагваль рассказывал, что как раз такие нелепости являются индикатором. Он называл это лазутчиками или «чужеродной энергией», которая приглашает человека к большему уровню осознания). Поскольку эта картина очень сильно напугала меня, я решил, что ее необходимо тщательно исследовать и применить к ней намерение. В моей памяти всплыла одна важная фраза, которую он говорил: «Человек может изменить ход сновидения при помощи намерения – точно так же, как ветер и Время меняют русло рек, создавая эрозию». Благодаря записыванию сна, я увидел, насколько моя интерпретация сна была окрашена мрачными тонами. Постепенно стало ясно, что собаки всего лишь приглашали меня к осознанию. Это был их дар мне.
По мере углубления в сон, я понял, что твари были в общем-то сами равнодушны – просто напоминание того, что не следует убегать от своих обязанностей, данных мне как существу наделенному восприятием. В то время, когда мне приснился этот сон, у меня в жизни был один из тех периодов, когда повседневная жизнь кажется пагубной и угрожающей. Собаки напомнили мне, чтобы я оставался трезвым и бдительным, и был способным принять помощь от Других. (Термин «Другие» — это то, к чему обращена Метта Бхавана, или Медитация на тему дружественности; это друг или знакомый, родитель или учитель, любимый человек, или враг, или незнакомец. В «Пути Бодхисаттвы» говорится: «Те, кто страстно желают быть / убежище для самих себя и для других существ, / должны поменять местами понятия «Я» и «они» / и так познают священную истину»). Такие люди – это наши пастухи, или собаки у границы, у предела. А ужасы в моем сне были произведены не ими, не собаками, а по милости известного источника, имя которому Брюс Вагнер.
Недостаток осознания – благодатная почва для кошмаров.
Предел пролегает только здесь, а не где-нибудь еще.
У меня не было энергии пойти за собаками
Ну и что же теперь?
Конечно же, стать сверхважным от того, что с тобой произошли какие-то небольшие прозрения, это всего лишь очередной виток в сновидении. У Кецуна Сангпо Ринпоче есть фраза, которая напоминает мне этот же образ: «Когда собаке дают мясо из легких, оно ей кажется таким вкусным, что она хочет немедленно проглотить его всё и сразу; точно так же, когда мы сталкиваемся с каким-либо поверхностным учением, что бы это ни было, мы по своей воле погружаемся в него или цепляемся за него».
В своей книге «Сон, Сновидение и Умирание» Далай Лама ведет беседу с группой ученых-социологов и людей, занимающихся медитацией. Он рассказывает о Тибетской традиции Йоги Сновидений, замечая, что некоторые люди могут достигать тела сновидения благодаря одному только своему естественному таланту. Далай Лама говорит об одной женщине «трезвого ума», которая жила на горе за монастырем Дрепунг. Она рассказывала Далай Ламе, что видела, как ученики старого ламы перелетали с одной горы на другую. (На одном из ритритов Чоки Ньима Ринпоче задали вопрос: «Но что же нам делать, если мы оказываемся в осознанном сновидении?», на что он ответил: «Играйте! Пойдите в другие миры! Пойдите в сферы богов!»). И Далай Лама, и Ринпоче говорили о Медитации Не-Медитации — то, что Карлос Кастанеда называл сновидением или не-деланием. Мне всегда казалось, что как сновидящий я ничтожно не состоялся. Но это высокомерно полагать, что сновидение не может иметь места в «первом внимании»; что реальность это область, в которой нет места загадке — что это область, где есть делание вместо не-делания.
Не верить в сновидение повседневной жизни.
Так легко воображать постоянство.
Представлять пути, которые ведут к целям и эндшпилям.
Линия Нагваля учит нас тому, что у каждого из нас есть «двойник» или энергетическое тело, которое ждет нас за гранью, за пределом — дом, в который мы возвращаемся, когда воссоединяемся с Источником. Он говорил, что можно создать доступ к энергетическому телу и в повседневной жизни, но такое достижение требует безупречности. Призвать своего двойника можно только из места тишины, дисциплины и открытия себя этому. Сейчас тело сновидения или энергетическое тело представляется мне как божественное или Будда внутри; Будда, которого можно визуализировать во время медитации – через образ учителя, родителя, Других, и т.д. — и даже, как я читал, через образ себя в виде божества, что имеет место в практиках «переноса сознания», а именно в нирманакайя пхова и самбхогакайя пхова.
Почему же тогда жизнь и смерть тела по-прежнему застает нас врасплох? (один из ярых его последователей в Тэкско был просто шокирован, когда Нагваль, извинившись, сказал, что ему нужно отойти пописать). Мой учитель говорил, что когда бы нам не понадобилось вспомнить о своем праве, данном нам как существам магическим при рождении, нам нужно только вспомнить о глубочайшем шаманском акте, действии, которое требуется от нас ежедневно, чтобы разделять соглашение о социальном устройстве. Он говорил, что мир удерживается в целостности при помощи Духа. Его известные строки о том моменте, когда его учителя уходили, и как он видел полосу «изящных огней», напомнивших ему пернатого змея из толтекской легенды. Некоторым людям, которые встречали Карлоса Кастанеду и которых интересовало данное путешествие, было необходимо получить что-то «настоящее» за свои усилия – чтобы оно того стоило; обходной путь к Человеку Сгорающему Изнутри. Им нужно было все сразу и по полной: с радужным телом, с янтарными следами, с кульбитами в пропасть, как это делали яки. Они не хотели понимать, что когда с утра звенит будильник, то человек уже прыгает в сновидение – в сновидение под названием реальность, сновидение любви и ответственности, сновидение, которое приводит к самому настоящему Другому: к телу сновидения (Дневной Дубль.) Начать осознавать это означает начать путешествие к осознанию, к пределу личной силы.
Однажды Нагваль сказал мне холодно и прямо: «Мне не интересно спонсировать твой абсурд». Говорят, что самый лучший учитель – это тот, кто может указать на недостатки другого человека и к словам которого этот человек прислушается. Карлос Кастанеда был насыщенно пустым – экран, на котором отражались кинофильмы, протекающие в наших головах, в которых мы творили ангелов или демонов из всех, кого мы встречали на пути. Часто эти наши завихрения касаются родителей: мы осуждаем родителей, соревнуемся с ними, приукрашиваем их черты, боимся или обожествляем их, требуем их любви и внимания. Учителя же приходят в нашу жизнь не для того, чтобы давать нам ежедневную заботу или проводить нам сеанс психоанализа. Я впечатлен тем, что учителем Раманы Махариши была гора! В моем опыте, озабоченность наличием гуру в качестве именно гуру делает только хуже. Имея одного конкретного учителя можно скорее просто найти себе нового врага — и нового спонсора своему абсурду: своему Я.
Даже гора может стать твоим врагом . . .
Несколько лет назад я пригласил одного своего гостя на один из мистически поэтичных тейшо Кёзана Джошу Роши в Лос-Анджелесе — после этого мой друг сказал, что роши показался ему всего лишь сбитым с толку стариком, который только потратил зря время для всех там присутствовавших. (Джошу Роши сказал в тот день: «Время – это работа Будды». Он также сказал, что ему очень нравится американская традиция обниматься, потому что когда люди обнимаются – это своего рода медитация, в которой можно подняться до «идеального времени». Мой учитель называл это «остановкой мира». Роши также говорил, что «невидимый мир не может существовать без видимого»). На одном из сатсангов в Бомбее одна женщина «наехала» на меня из-за того, что я позволил брюшюре Рамеша Басекара упасть и коснуться земли, что было крайне невнимательным и запретным действием по ее словам. (Рамеш был бы первым, кто бы сказал, что ее злость не имела смысла, кроме того, что стала обнажением ген и еще обусловленности — что касалось бы моей неприятной реакции.) Еще был случай на встрече с Чоки Ньима Ринпоче в Северной Калифорнии. Один из посетителей там был до краев наполнен презрительными суждениями о другом человеке, пока не узнал, что тот второй – объект его презрения – был переводчиком Ринпоче. Это был внушающий благоговение Эрик Пема Кунсанг.
Тем недовольным посетителем был я . . .
Тогда я решил подойти к Ринпоче, чтобы поблагодарить его за то, что мне щедро позволили использовать цитати из его «Путеводителя по Бардо» в одной из своих книг. Так же, как боевой голос Нисаргадатта Махараджи в «Я есть То» до жути напоминал мне Нагваля — юмором, красноречием, пустотой сердечной чакры — так же и сущность того, кто составил «Путеводитель по Бардо», тоже напомнила мне Нагваля. Они даже были необъяснимо похожи внешне. Чоки Ньима Ринопче был «смуглым коротышкой» (как с озорством говорил о себе Карлос Кастанеда), а когда Ринпоче улыбался, у него образовывались глубокие складки у рта с ямочками. Я поблагодарил его, как и было запланировано, прежде чем драматически добавить, что я никогда так и не попрощался со своим учителем. (Нагваль умер, когда я праздновал сороковой день рождения своего близкого друга. Он уговорил меня приехать на праздник в честь виновника торжества в Нью-Йорк.) Я сказал тогда Ринпоче, что хотел бы использовать этот момент как возможность сказать прощай – сейчас – и вместе с тем сказать «здравствуй». Но я настолько разволновался, что слова начали застревать в горле. Тогда Ринпоче сказал: «Я понимаю. Тебе незачем заканчивать». Он коснулся своим лбом моего. «Твой учитель и я – это одно и то же». А затем добавил: «Возможно мы еще встретимся, в Тибете».
Он вполне мог сказать и «в Беверли Хиллз».
Или «в Икстлане».
Твой учитель и я . . .одно и то же.
У Хорхе Луиса Борхеса есть замечательный рассказ «Сад расходящихся дорожек». Это рассказ о двух людях – переводчике, который провел всю свою жизнь, изучая таинственный манускрипт, который вместе с тем является лабиринтом, и о вежливом посетителе, который искал его. Переводчик радушно рассказывает Гостю о том, что пришел к выводу, что Книга Тайн «бесконечна», т.е. она обо всем возможном и невозможном, вообразимом и невообразимом, обо всем, что происходит сейчас, что произойдет и не произойдет в будущем, обо всем, что произошло – полностью из Сознания и намерения. Переводчик также упоминает случай из Арабских Ночей: из-за ошибки писца Шахерезаде пришлось вернуться к началу своей сказки и дойти в своем рассказе до момента, когда из-за ошибки писца ей пришлось вернуться к началу сказки. (Возможно, это ярчайшая метафора о том, как искривляется сознание – или как осознание никогда не наступает. Колесо Кармы.) Переводчик рассказывает Гостю, что ему потребовалось очень много времени, чтобы понять, что единственное слово, которое ни разу не употреблялось в этой книге книг – это слово «время»; таким образом, Переводчик приходит к заключению, что Время и является собственно ее темой.
В Колесе Времени Карлос Кастанеда пишет: «[У шаманов] была еще одна когнитивная единица, которую они называли колесом времени. Они описывали колесо времени следующим образом – время напоминало собой туннель бесконечной длинны и ширины, туннель с зеркальными бороздками. Каждая бороздка бесконечна и их количество также. Каждое живое существо попросту силой жизни принуждено смотреть в одну единственную бороздку. Смотреть в одну бороздку означает быть в ловушке у нее, означает проживать эту бороздку. (Реальность, или повседневная жизнь это попросту одна из бороздок; мой учитель отдал всю жизнь тому, что показывал другим, как разорвать монополию рутинного восприятия вынося эту бороздку на первое место). Линия Нагваля Карлоса Кастанеды считала, что время – это суть внимания: «эманации» Орла это само воплощение времени и безвременья. В этом смысле рассказ Борхеса во многом является рассказом о сновидении союза между первым и вторым вниманием – между тоналем и нагвалем – и еще о том, что Нагваль называл тремя сферами: Познанное, Непознанное и Непознаваемое. Ключом-разгадкой является исследование видимого мира, потому как он, согласно слов Роши, содержит в себе и невидимый мир – так же, как стол содержит в себе атомы.
Мне всегда интересно послушать тех, кто с укором, оживлением или даже с враждебностью утверждают что, книги Карлоса Кастанеды являются выдумкой. По моему мнению, такая критика исходит от долгой линии самих учителей, и я говорю об этом без иронии. Любому писателю, даже такому как я, нужно напоминать, что все есть выдумка. Или лучше сказать: любому писателю, даже такому как я, нужно напоминать, что даже выдумка не реальна. Напоминание себе о глупости и «непоследовательности философов» освежает; эта невероятная мудрость просто сумасшедшая; мудрость о том, что великие и прекрасные сказки Махамудры возможно никогда и не случались или могли не случится, равно как и еще более невероятные – или банальные – страдания Христа тоже могли никогда не иметь место; что Будда, убедительно предложив своим последователям самим испытать на себе, проверить его идею, встал и умер от пищевого отравления. Человеку нужно напоминать самому себе, что единственный достоверный свидетель события – это прямой очевидец события, и что никак нельзя обмануть звезды, так как нет никаких звезд в том смысле, в котором мы считаем, что они есть; равно как и нет никакого ума. Человеку нужно напоминать о внутреннем или же приобретенном знании Нагваля о чакмулах – известных каменных фигурах в центральной Мексике и на Юкатане. Согласно словам Карлоса Кастанеды, чакмулы – это воины, которые вошли в сновидение при помощи созерцания друг друга (дубль, который сновидит Я, и Я, которое сновидит дубль;слияние первого и второго внимания в области Будды), а грузики на их животах были энергетическими инструментами, помогавшими вхождению. Очень хорошо, когда тебе напоминают, что это – невероятнейшее предположение, и что некоторые чакмулы были, фактически, скорее атлетами, и держат они диски, которые использовали в древних спортивных мероприятиях; а другие были жрецами и присматривали за алтарями для сжигания приношений или человеческих жертвоприношений. Очень хорошо, когда тебе напоминают, что все это только Сказка, будь это эманации философа или творческого человека, или ученого, или Орла, и даже эта – особенно эта эпическая искусная мечта-наваждение о человеческом совместном восприятии – тоже сказка. Это здорово, что посреди всей этой грандиозной и великолепной выдумки можно знать, что пути сердца – это воистину одинокие охотники, и также здорово, что тебе могут мягко напомнить о правиле, что никто не выберется отсюда живым. Потому как в дуалистической вселенной из этого следует, что никто и не умрет.
Человеку нужно постоянно вспоминать, что непостоянство постоянно. Или лучше сказать: человеку надо напоминать, что непостоянство не постоянно, равно как и непреходяще. Оно просто-напросто пусто. В конце-концов, главное – это понять, что Время, Пространство и Память это всего лишь выдумка и должны таковыми и оставаться, несмотря на все наши старания, даже если человек достаточно сильный маг, чтобы заявить, что правда этой безжалостной и прекрасной планеты — видимость и события повседневной реальности — изложена в избранных документах и мириадах цифровых носителей.
Нагваль много (до посинения) говорил о несостоятельности синтаксиса и о необходимости испытать знание самому – вот что он подразумевал, говоря «видеть энергию напрямую». Он обожал слова Т.С. Элиота о Данте: «Таким образом, это постоянное напоминание для поэта [заменяем словами воина/бодхисатвы/послушника дхармы] об обязательной необходимости исследовать . . . улавливать те чувства, которые люди едва ли отмечают и чувствуют, поскольку у них нет слов для этого. В то же время, это напоминание тому, кто исследует за пределами повседневного сознания, о том, что он сможет возвратиться и рассказать своим соотечественникам о том, что он видел, только если у него будет постоянная и прочная связь с реалиями, с которыми они уже знакомы».
Карлос Кастанеда покинул землю в полном осознании – так же как он жил. Буддисты называют это «естественным состоянием». Мне радостно видеть его во всем и в каждом дне, и когда почва уходит у меня из-под ног, он рядом – смелый и в то же время отстраненный, страстно любящий и в то же время беспристрастный, переполненный до краев и в то же время пустой.
Он в хриплом голосе моего отца, когда тот, после химиотерапии, говорит со мной по телефону, когда мы продолжаем с ним строить наши отношения заново, к чему мой учитель подтолкнул меня много лет назад; он в глазах моей матери – в ее плутовской улыбке и стойкой бдительности, связанной безграничным Временем с той моей матерью, которая следит за мной, как ястреб – как орел! – с несгибаемой любовью – с «незаполненным чеком чистой любви», как говорил Нагваль — когда мы обедаем вместе.
Мама так рада меня видеть, что очень тонко и искусно рассчитывает весь обед: порции, порядок того, что за чем я ем, когда наполнить мой бокал и когда вытереть мне губы. Было время, когда все это раздражало меня. На прошлой неделе я заезжал к ней домой. Я позвал ее, но она не услышала. Я зашел в ее комнату и, оказалось, что она спит. Я попятился назад и заплакал. (Сейчас я в том возрасте, когда человек вплотную сталкивается с одним образом – с пугающим, горьким образом своего уснувшего пожилого родителя). Я всегда буду хранить этот ее образ. Я боюсь, что она умрет, и боюсь агонию, которую ей возможно придется испытать, но это никакой не кошмар.
Никогда больше мне не являлись злые собаки. . .
Как умирание ребенка во сне — Путем поддержания ложной внешности Правдивости множества страданий Человек делает себя уставшим. Потому, для бодхисатвы существует одна практика – встречаясь с неблагоприятными условиями, рассматривать их как заблуждения.
В конце концов, и боль, и радость суть одно и то же, уравненное Временем. Они – лишь дорожки, расходящиеся в саду.
Перья пернатого змея
И снова спасибо тебе, мой учитель, за то, что делал лучшее, что мог, чтоб показать мне. Я по-прежнему нигде, и ничего не понимаю, хоть кровь внутри меня уже не так бурлит. Но теперь – по крайней мере, в это мгновение, когда я заканчиваю эту головоломку – я могу выделить для себя одну тропу, у который есть смысл.
Я постараюсь иметь храбрость, чтоб пройти по ней.
Я слыхал, что это путь ведет за пределы.
Я слыхал, что он ведет в никуда..
И мне однажды уже напомнили, что я нигде, что я в Здесь и в Сейчас.
Итак, наша редакция в полном составе вместе с делегацией депутатов съезда народных практикующих толтекского союза посетила с официальным визитом сей мир в его минуты роковые презентацию нового фильма Владимира Майкова «Тайны Карлоса Кастанеды».
Что имеем сказать критического:
Фильм довольно неровный по ощущениям, поскольку какие-то совершенно наивные моменты соседствуют в фильме с очень мощными. В частности, впечатления практикующего, который захватил пару семинаров, соседствуют с речью учеников Кастанеды, чья жизнь была действительно глубоко затронута нагвалем. Он присутствовал на презентации и сам удивлялся, что его взяли в фильм. И мы удивлялись тоже.
Визуальный ряд очень беден: авторы так и не нашли что показать зрителям. В итоге мы имеем: несколько общеизвестных фотографий Карлоса и его ведьм, говорящие головы и картины художника, который иллюстрировал книги Карлоса в издательстве «София». Как человек проехавший по части Мексике несколько раз, я знаю, что в ней совсем нетрудно найти самые впечатляющие виды и визуальные образы. Но этого не было сделано. Кроме того, в визуальный ряд досадно вклинилась левая фотка однофамильца Кастанеды (это известная ошибка, которую воспроизводят многие сайты), а также некоторые фотографии из буддийских храмов из Азии (зачем?).
Авторы не сделали какой-то заметной исследовательской работы. Фильм был заявлен как разгадка тайн Карлоса Кастанеды, но выглядело это как торопливый трип по самым доступным верхам. Рената Мюрез, Брюс Вагнер, Антонио Карам – на историях которых и держится костяк фильма, все это вполне доступные и очевидные люди, которые нередко светятся на публичных выступлениях. Однако в США и Мексике живет множество людей, которые также были глубоко вовлечены в личное взаимодействие с Карлосом Кастанедой: от Майлза и Мариви де Терезы до Розы Колл. Множество друживших и общавшихся с Карлосом живы и вполне доступны – стоило копнуть чуть глубже. Это что касается людей. А относительно исследования круга идей, этого сделано не было вообще. Единственное, что было понятно стремление авторов «переобозначить» традицию толтеков: это буддизм, это выдумки, это фантазии.
Выглядела как очевидная и не очень красивая манипуляция автора фильма – его попытка склонить всех пришедших на кинопоказ на свою сторону: вы пришли на Кастанеду, а вот вам трансперсональная психология (которая, как бы, и является разгадкой «тайны Кастанеды»). Все это было похоже на мошенничество: представлять себя и свою команду, участвовавшую в переводе и съемках, как неких «знатоков» по Кастанеде. Постойте-ка: переводчик интервью с Ренатой Мюрез или иллюстратор его книг становятся автоматически «знатоками» и специалистами по Кастанеде? Серьезно? В итоге дискуссия по следам фильма именно так и выглядела: человек выходит и задает вопрос о том, что у него не получаются осознанные сновидения, а со сцены ему отвечают люди, которые про сновидения реально ни в зуб ногой. Поэтому и хлопки зрителей на сессии вопросов и ответов были жидкими, а больше половины зрителей ушли после самого фильма. Слишком очевидной была агитация автора за трансперсональный бизнес. Такое внутреннее противоречие очень ослабляло общий эффект от фильма.
Линия авторов, которую они пытались настойчиво продвигать в фильме, вступала в очевидное противоречие с тем материалом, который у них был в наличии. Идея, что трансперсональная психология дает ответы на поиски, вопросы и загадки Кастанеды, а типа, сами практики Кастанеды на это ответа не дают (такие как тенсегрити). Такая переагитация своеобразная – бросайте ваши пассы, приходите ко мне на семинары по трансперсональной психологии. Но, слава Дону Хуану, материал оказался сильнее авторов. Имеющий уши да услышит и поймет все, что ему нужно.
Теперь, что касается положительных моментов фильма (а они были и их было немало).
Во-первых, сам факт кинопоказа уже является очень положительным моментом. Вокруг имени Кастанеды давно не было заметной внешней активности. Так получается, что тенсегрити сообщество очень замкнуто на самом себе и живет в полуподпольном положении, на краю социума. Поэтому привлечение внимания к Кастанеде считаем радостным событием. Учитывая вместимость зала, по нашим наблюдениям на встречу пришло порядка 350 человек.
Второе: организация мероприятия была вполне на уровне. Это заслуга компании Глориум. И место, и зал, и сервис – все было на высоте. А в буфете подавали коньячок с бутербродиками с красной рыбой:) Некоторые практикующие воспользовались — я видел!
Третье: в фильме впервые прозвучало несколько довольно сильных историй от Ренаты Мюрез, Брюса Вагнера, Антонио Карама, Майкла Харнера и некоторых других. Например, история с «проверкой» способностей Кастанеды неким ученым. Напомню, это история о том, как некий антрополог предложил Кастанеде проверить его способности. Кастанеда в ответ предложил тому написать на бумаге список из 7-8 друзей и отдать этот список жене. Тот так и сделал, и вскоре забыл об этом. После этого Кастанеда предложил (спустя несколько месяцев) тому ученому вспомнит про этот список и обзвонить их всех, и задать им один и тот же вопрос: что им снилось этой ночью? Ученый так и сделал: в итоге, к его удивлению – все они сказали, что а)запомнили сегодняшний сон, б) им снилось какое-то животное. Кастанеда сказал ему, что в ту ночь послал всем этим знакомым в их сны свое животное-нагуаль.
Также для меня стала понятнее роль Майкла Харнера, который патронировал и помогал студенту Кастанеде в период его становления, поддержал его в трудные моменты и помогал изданию первых книг. Это стало открытием для меня. Спасибо, Майкл!
Помимо условных «плюсов» и «минусов», хочется отметить следующие моменты. Фильм лично для меня ярко выявил трагическую фигуру Тони Карама, «Тони Ламы». Он много в этом фильме говорит, и от его речи лично у меня сложилось впечатление какой-то надломленности внутренней… Даже его положение тела говорило об этом. И вот эти его настойчивые поиски буддизма в линии Дона Хуана… Понятно, что китайский матрос, который вовсе не был каким-то проповедником традиции чань, но, по некоторым свидетельствам бывший мастером единоборств, став частью магической линии, разумеется, мог что-то привнести в тысячелетнюю традицию – например, некоторые особенности выполнения пассов, новые формы движений, но вряд ли речь может идти о том, что чань буддизм мог стать полноценным компонентом учения шаманов Древней Мексики. Это очевидное натягивание совы на глобус.
Тони не выдержал давления Карлоса и в какой-то момент, оставил его, подтверждая таким образом многие параллельные истории из линии, когда воины сбегали или уходили с пути. Это интересно и даже поразительно.
Не вижу смысла разбирать конкретные высказывания Тони, пусть каждый сам для себя решит, насколько они резонируют с ощущением правды и насколько они являются его личной интерпретацией. Могу только отметить прямую ложь Эми Уоллес, которую та приводила в своей книге о Тони Ламе. Тони в фильме прямо подтверждает свою несомненную уверенность в существовании линии наследников древних видящих, с некоторыми из которых он был знаком лично. Тогда как Эми говорит о том, что якобы Тони не верил Кастанеде о том, что Дон Хуан существовал. Что, конечно, серьезно подрывает доверие и к другим ее показаниям. Также не вижу смысла разбирать высказывания Тони о магических пассах или об отношениях Кастанеды с женщинами. Они попросту несерьезны. В буддизме есть аналоги магических пассов – свои движения, физические практики специальных поз и дыханий, разработанные видящими этой линии, и если мы будем указывать на то, что это «заимствованные» например из йоги – то пойдем по ложному пути Тони Ламы. А насчет отношений нагваля с женщинами – лучше дать возможность самим женщинам сказать, чем это было для них. Если, очевидно, для Эми это было «травмой», то кажется, для других это было чем-то иным.
Не могу не отметить поразительную речь Ренаты Мюрез. Она, конечно, выступила наиболее мощно в этом фильме и стала настоящим героем, с моей точки зрения. Вероятно, она предполагала в каком «неблагоприятном» и критичном контексте будут расположены ее слова, поэтому построила речь в очень «самодостаточной» интересной риторике. Это имеет смысл послушать-посмотреть. Интересен был и Брюс Вагнер. Его татуировки на внешних сторонах ладоней просто гипнотизировали, хаха.
В общем, фильм имеет смысл посмотреть, а скорее – послушать, поскольку смотреть в нем пока что особо нечего.
Мне интересна была публика в зале. Помимо доли ярко видимых последователей разного рода «духовных исканий», в зале и фойе были видны очень разнообразные типажи, от «хитроватых мужиков», до «силиконовых див» с накачанными губами. С одной дамой нам (нашей кампании) удалось пообщаться, она показалась неглупой и интересной девушкой. Такой разброс интересов в некоторой степени отражает структуру общественного интереса к Кастанеде: им интересуются самые разные люди, нет четкого социального предпочтения, как например в йоге или в freedom-dance, например. Единственное явное отличие – не было совсем юных людей, хотя люди по 25 лет очевидно присутствовали. И это здорово.
