Рассказ о перепросмотре в ходе Практики Свидетеля
Для видящих интерсубъективность существует посредством того, что они называют силой, являющейся суммарной совокупностью всего намеревания, осуществляемого человеком. Так как такой интерсубъективности нельзя достичь при помощи синтаксических команд или уговоров, видящие считают, что эта субъективность — прямой продукт всего человеческого организма в действии, сосредоточенного на одной цели: намеревании прямого восприятия.
Была ранняя весна. После нескольких дней в состоянии раздражения и жалоб другим о своем друге-музыканте, с которым он играл вместе на недавнем представлении, инструктор Тенсегрити чувствовал, что не может стряхнуть осадок того, что произошло. Пытаясь вылезти из этой дыры, ученик позвонил одному из других инструкторов, который выслушал его рассказ и затем спросил: «Может, приедешь? Нас тут трое, мы все можем поделать магические пассы и потом переиграть запомнившийся момент».
Ученик вышел наружу, закрывая глаза от утреннего солнца, и поехал к другому инструктору домой. После магических пассов они разыграли ситуацию, и ученик играл роль режиссера, показывая другим, как воплотить эту ситуацию в соответствии с его описанием событий.
Сначала он сказал тому, кто изображал его самого, сесть с перекрещенными ногами и начать перебирать струны на гитаре. Затем он дал указания другому инструктору, чтобы тот сидел легко и непринужденно, открыто дыша, ноги на земле, играя на флейте. Затем он сказал третьему инструктору, «истинному виновнику», принять «небрежное» положение тела, глаза вверх, голова на один бок, кивая головой в такт музыке, поднимая барабан, громко ударяя, и двигаясь всем телом с настроением полной отдачи.
В то время как барабанщик играл, ученик-режиссер сказал гитаристу постепенно начать сильнее сжимать гитару, закатывать глаза, заговорчески поглядывать на флейтиста слева, приподнимая брови, тяжело вдыхать, и в конце концов, в то время как друг-барабанщик продолжал безудержно играть, ссутулиться и свернуться в дугу.
Увидев происходящее, ученик-режиссер был поражен. В полном свете солнца, заливающем музыкантов через окно, он увидел что-то, что не совпадало с его представлением о себе: вместо того, чтобы увидеть участника ансамбля, играющего в ритме и сонастроенно с другими музыкантами просто из любви к этому, он увидел зажатого расстроенного человека, который хочет, чтобы все было так, как хочется ему.
Прервав его мысли, флейтист сказал: «думаю, нам пора выбираться из этого».
«Ты прав», — усмехнулся ученик-режиссер, отпуская зажатый воздух.
И тут он вспомнил один момент, когда он уходил с класса по Тенсегрити, выходя из помещения с нагвалем Карлосом Кастанедой. «Ааа!» — радостно вздохнул нагваль, — «Как чудесно! Солнце!»
Он говорил о том, как свечение солнца может тебя зажечь, показать вещи, которые были давно спрятаны; как можно зарядиться абстрактной силой дыханием в лучах солнца: силой видения наших уловок, говорил он, наших неослабевающих маневров для того, чтобы оставаться номером первым, чтобы исправлять историю в свою пользу.
Затем инструктор глубоко вдохнул, чувствуя, как солнце согревает его тело изнутри, и предложил другим сделать то же самое: тогда гитарист отпустил свою хватку и ослабил плечи, барабанщик посмотрел на других, флейтист переменил положение рук и ног, расширяя взгляд. Все трое сидели в расслабленном внимании.
Затем тот, который изображал барабанщика, заговорил: «Я заметил до этого, что когда гитарист от меня отворачивался, я играл более агрессивно. Я хотел, чтобы он меня заметил, похвалил то, как я играю».
Волна узнавания прошла через тело режиссера. Он увидел, как он сам добавил диссонанс в ансамбль, как он просто оттолкнул других.
Он увидел, что такое происходило и раньше, что все это было совокупностью его намеревания в таких ситуациях до этого момента. Это был его личный синтаксис, так сказать, упорядочивание событий своей жизни так, чтобы придать им значение: значение, что он был выше других, и в тех ситуациях он был «прав», а они были «не правы».
Затем режиссер-инструктор остановился, чтобы еще раз глубоко вдохнуть солнца, и предложил: «Почему бы нам не разыграть эту сцену еще раз».
Они так и сделали. В этот раз, когда барабанщик начал играть со своей увлеченностью, гитарист изменил свою игру, играя ритмы, поддерживающие его друга; в ответ барабанщик замедлил ритм, меняя интенсивность звука, и начался музыкальный разговор. Флейтист присоединился, кружа мелодию вокруг структуры, которую создавали другие. Режиссеру казалось, что теперь ансамбль был будто структурой Тенсегрити: структурой Тенсегрити, поддерживаемой вибрацией звука.
Когда они закончили, все посмотрели друг на друга, в светящиеся глаза друг друга.
И снова на улице молодой ученик почувствовал тепло солнца. В этот раз он повернулся к нему лицом и снова вспомнил что-то, что сказал нагваль: что стойка силы для воина — это стойка Тенсегрити. Это осознание взаимодействия сил — других над нами, нас над другими — переплетение субъективностей, гармония человеческого намеревания.