В год двадцатипятилетия первого издания книги «Учение Дона Хуана. Путь знания индейцев племени Яки» вышло издание с предисловием одного из тех, кто в свое время благословил Кастанеду на его поиски. Это профессор Уолтер Голдшмидт, всемирно известный антрополог.
Это предисловие — весьма неординарное событие. Нужно понимать контекст: начиная примерно с нулевых годов ряд критически настроенных антропологов совместно с его прямыми противниками и преследователями серьезно изменили общественное мнение по отношению к научной ценности трудов Карлоса Кастанеды. Карлоса Кастанеду обвиняли и как ученого, и как человека. Как ученого его подозревали в прямой лжи, и в обмане научного сообщества, и даже в заимствовании чужих идей и материалов. А как человека его обвиняли в создании секты, в самоубийстве его сторонников и в том, что он состоял в сексуальной связи с его последовательницами. В последнее время появились новые обвинения — культурной апроприации (в контексте «культурного марксизма»). В какой-то момент, несмотря на то, что качество всех этих обвинений было очень невысоким (достаточно упомянуть, что аргументы его давнего преследователя Ричарда Де Милля были примерно такие, что «Карлос не мог находиться там, в то время, как у него написано в книге») превысило «критическую массу» и всерьез говорить о Кастанеде как об ученом-антропологе стало «неприлично» в академическом сообществе. Достаточно сказать, что в родном университете Карлоса Кастанеды — Калифорнийском университете UCLA, память о самом знаменитом авторе книг стерта. Его имя отсутствует в разного рода памятных знаках, нет никаких следов его присутствия. Даже его книг в книжном магазине при факультете.
Поэтому доброжелательное предисловие к юбилейному переизданию «Учения Дона Хуана», написанное редактором журнала «Американский антрополог», президентом Американского этнологического общества и главой Американской антропологической ассоциации выглядело как апология Карлоса Кастанеды в глазах научного сообщества. Позднее Уолтеру Голдшмидту это предисловие ставили в вину журналисты. Вот, например, отрывок из интервью Уолтера с журналистом Los Angeles Times в 2004 году:
Журналист: Как антрополог «Учение дона Хуана» Карлоса Кастанеды широко расценивается как обман. Вы сожалеете, что написали предисловие к этой книге?
Уолтер Голдшмидт: Да, мне немного стыдно за это, но не так сильно. Если вы прочитаете то, что я написал, вы увидите, что я не был таким уж и приветственным. Я предположил, что он принял пейот и записывал эти переживания так, как будто они действительно произошли. В этом смысле я думал, что это правда. Мой первый абзац частично гласит: «Эта книга — и этнография, и аллегория».
Гольдшмидт действительно был известным ученым. Он прославился своими исследованиями коренных жителей Северной Америки Хупа и Номлаки, живущих в Калифорнии, а также Тлинкитов и Хайда Аляски. В своей более поздней карьере, Гольдшмидт интересовался племенами Себеи в Уганде. Он дважды входил в почетный список ученых Фулбрайта и получил награду Бронислава Малиновского. В 2010 году он скончался.
А вот само предисловие.
Эта книга — и этнография, и аллегория.
Карлос Кастанеда, с наставничеством дона Хуана, проводит нас через миг сумерек, через трещину Вселенной, трещину между светом дня и тьмой в мир, не просто иной, чем наш, а в совершенно иной порядок реальности. Чтобы достичь этого, он принимал помощь Мескалито, «травы дьявола» и «дымка» — пейота, дурмана и грибов. Но это не просто рассказ о галлюцинаторном опыте, поскольку тонкие манипуляции Дон Хуана направили путешественника, в то время как его интерпретации дают смысл событиям, которые мы через ученика колдуна имеем возможность испытать.
Антропология научила нас, что мир по–разному определяется в разных местах. Дело не только в том, что у людей разные обычаи; не только в том, что люди верят в разных богов и ожидают различной посмертной судьбы. Скорее всего, миры разных народов имеют разные формы. Сами метафизические предпосылки различаются: пространство не соответствует евклидовой геометрии, время не образует непрерывного однонаправленного потока, причинность не соответствует аристотелевской логике, человек не отличается от не–человека или жизнь от смерти, как в нашем мире. Мы знаем кое–что о форме этих других миров из логики их языков, а также из мифов и церемоний, как они записаны антропологами. Дон Хуан показал нам проблески мира магов Яки, и потому, что мы видим его под влиянием галлюциногенных веществ, мы воспринимаем его с реальностью, совершенно отличной от других источников. Это особая добродетель этой работы.
Кастанеда справедливо утверждает, что этот мир при всех своих различиях восприятия имеет свою внутреннюю логику. Он пытался объяснить это как бы изнутри — изнутри своих богатых и интенсивно личных переживаний под опекой дона Хуана, а не для изучения его в терминах нашей логики. То, что он не может полностью преуспеть в этом — это ограничение, которое наша культура и наш собственный язык накладывают на восприятие, а не его личное ограничение; но своими усилиями он строит для нас мост между мир волшебника Яки с нашим собственным, мир необычной реальности с миром обычной действительности.
Центральное значение вхождения в миры, отличных от нашего собственного, а следовательно, и от самой антропологии, заключается в том, что этот опыт заставляет нас понять, что наш собственный мир также является культурной конструкцией. Таким образом, переживая другие миры, мы видим, «как сделан» наш собственный, и это позволяет нам увидеть мимолетно мир реальный, какой он есть, свободный и от нашей собственной культурной конструкции и от других культурных конструкций. Отсюда и аллегория, и этнография. Мудрость и поэзия дона Хуана, умение и поэзия его «описателя», дают нам видение как самих себя, так и реальности. Как и положено в аллегории, то, что человек видит, определяется самим наблюдателем и не нуждается в экзегетике.
Интервью Карлоса Кастанеды с доном Хуаном были начаты, когда КК был студентом антропологии в Калифорнийском университете в Лос–Анджелесе. Мы обязаны ему за его терпение, его мужество и его прозорливость в поиске и решении проблемы его двойного ученичества, а также в сообщении нам подробностей его переживаний. В этой работе он демонстрирует существенное умение хорошей этнографии — способность проникать в чужой мир. Я считаю, что он нашел путь с сердцем.
Уолтер Голдшмидт